Как это было: голод — это что-то вроде постоянной жажды, которая не проходит ни на минуту

Придя к власти, большевики закрыли тюрьмы. Говорили, вышел декрет о том, что не нужны тюрьмы, потому что в рабоче-крестьянском государстве не будет нарушителей закона. Но организовали ДОПРы (дом общественных преступников). Чем-то провинилась моя мать, и ее забрали в ДОПР. Остались мы без матери. А тут и голод начался. Зиму мы как-то пережили. У отца был мешок кукурузного зерна. Кукурузу мы толкли в ступке и варили кашу. А иногда сыпали кукурузу на сковородку и поджаривали. Зерна трескались и раскрывались белыми “барашками‟. “Стреляная‟ кукуруза — это была такая вкуснотища!

Весной от голода спасала зелень — ели все подряд. Но когда выели и листья, и траву, снова костлявая начала собирать свой страшный укос. Мы с братом Иваном еле держались на ногах. Так хотелось кушать, что это ощущение запомнилось на всю жизнь: что-то вроде постоянной жажды, которая не проходит ни на минуту.

Заболел отец. Мы с Иваном загрустили. Боялись, что отец умрет. Видели, как каждый день опухших, закоченелых в разных позах мертвецов везли на кладбище. Многие лежали с поднятыми вверх руками, как бы просили у неба спасения. Худой, как посох, дядька хлестал запряженную в подводу лошадку, но она еле ноги переставляла, направляясь по заученной дороге к большой могиле, в которую складывали покойников…

Иван как-то поднял голову в чистое весеннее небо и вдруг подскочил, как ужаленный:

— Леня, посмотри, сколько там галок!

— Ну и что?

— Как это что? Помнишь, мама кормила нас вареными яйцами и жареными. А там же полно гнезд с яйцами.

От воспоминаний о маминых омлетах из куриных яиц, я чуть не расплакался. Так и не поняв замысла Ивана, все же побежал вслед за ним в сторону леса, который темной полоской выглядывал из-за пригорка.

На деревьях там гнездилась уйма ворон. Все это было похоже на страшное черное царство. Люди даже боялись туда ходить. Но голод, как говорится, — не тетка. Пришли мы к вороньему скоплению. На каждом дереве висели по два, а то и по три гнезда. Иван хорошо лазил по деревьям, быстро добрался до колючих гнезд. За пару часов мы набрали десятка три небольших яиц, чуть больше голубиных. Дома в тот вечер был настоящий ужин. Накормили больного отца. Благодаря добыче мы быстро подняли его с постели, потому что он пил сырые яйца: разобьет о спинку кровати — и в рот. А мы радовались, что отец быстро выздоравливает.

О наших трофеях узнали другие мальчишки и ватагами потянулись в лес. Гнезд было так много, что яиц хватало на все село. Гавы кружились над нами, пытались атаковать. Стоял такой шум, что, казалось, перепонки в ушах полопаются. Но теперь мы не голодали. Вернулась из ДОПРа мать. Изможденная, сгорбленная, она казалась старой бабкой.

Мы с Иваном заторопились в лес, хотелось накормить мать. Но этот поход закончился бедой. Иван полез на высоченное дерево, не удержался и упал. Долго лежал без признаков жизни. Я плакал и все тормошил его. Тут прибежали ребята. Кто-то крикнул: “Воды, воды нужно!‟ Босые ступни замелькали в сторону речки. Кто-то принес воды в картузе и вылил моему брату на голову. Иван пошевелился и открыл глаза. Потом поднялся, но тут же снова упал. Оказалось, сломана нога. Добычу, которую мы насобирали, я не бросил, а мальчишки помогли донести брата домой. Так он остался калекой на всю жизнь. А я все ходил в лес и уже доставал из гнезд птенцов. Мать их жарила, и так мы спасались от голода.

Прошел голодный 1933-ий. В нашем селе на Киевщине наступили немного лучшие времена, появилось кое-что из еды. А вот колония гав покинула наш лес. И даже по прошествии многих лет галки не появлялись на обжитом месте и село облетали стороной. Вот так…

По воспоминаниям Леонида Григоренко, жителя Южного (архив городского музея).